Сегодня достаточно внезапно был зван на юбилей Романа Валерьевича Злотникова - полвека плюс 15 лет творческой деятельности. Есть, есть писатели среди родных осин. Трехпалубный теплоход "Гжель", почти пять часов на воде, невероятно вкусное вино, офигенный свиной шашлычок (и не менее офигенный лососевый) - а юбиляр, кстати, один из самых обаятельных наших фантастов, так что даже наличие бывших сослуживцев в звании от полковника и выше пугало не очень.

Шел от метро к набережной практически под грозу (не в смысле звукового сопровождения, а в смысле направления), все глубже погружаясь в плотное темно-серое небо. К слову, сквозь облака сиреневого запаха сейчас тоже проходишь как сквозь что-то вполне плотное, почти материальное.

Фрунзенская - почти родные места.

Кремль, Пётр, ЦДХ, набережные и мосты, глядя с воды, невероятно прекрасны. Стоял открыв рот, а пока додумался сбегать за фотоаппаратом, пришли сумерки, да и самые интересные места мы уже миновали.

Палуба под дождем.

Периодически теплоход шел почти со скоростью пешехода. Вдоль ЦДХ плыли минут десять.

Писательской братии было на диво мало, видел только Веру Камшу, зато с удовольствием обнаружил коллег Байкалова, Синицина и Бакулина, так что помимо просто приятного трепа имел под вискарик небольшую горсть издательских секретиков. Выдавать не буду, а то следующий раз не позовут.

Как-то так.

ЗЫ: При проплыве под мостами коллега Байкалов заставлял всех хором кричать "Жопа!" и потом слушать эхо, объясняя, что так делают все яхтсмены. Коллега Синицин ограничивал его порывы, апеллируя к присутствующим детям.

А ЖЖ не дает создать новый пост.
Хныченьки.

Меня предсказуемо схавала работа. Будущие развернутые посты ложатся строчками в напоминалку; но боюсь, что многое сплывет или начнет казаться неактуальным. Но пока надеюсь, что наверстаю.

Очень многое происходит, дни долгие. Но еще больше не успеваю и откладываю раз за разом.

Я забрал свидетельство о собственности на квартиру, но уже третий день не могу вымыть окна; разгреб завалы в одном углу комнаты, но не разгреб в другом; раздал задания журналистам, но не отписал авторам-фантастам; был на нашем кошачьем кладбище (Бастиан, Шат, Баська...), но не успеваю писать ежедневные отчеты...

Фоном досматриваю второй сезон "Касла", но пропустил какую-то чертову кучу прокатных новинок.

Так и живу.

Пишет  Xoto:

1974 г. Брежнев читает западные и самиздатовские отзывы о «Бульдозерной выставке»:
«чудовищное преступление против свободы творчества... красный сапог на горле культуры... варварская выходка... гневно осуждаем... передовая общественность не допустит... деятели культуры протестуют»...

Леонид Ильич отбрасывает эти бумаги, закрывает лицо руками и гневно шепчет – «Быдло!! Бескультурные, чумазые быдланы! Это же был перформанс! Бульдозер, сметающий картины — это же аллегорическое олицетворение хтонического ужаса, экзистенциальное воплощение протеста против агрессивных тенденций мироздания! Современное искусство обязано шокировать и эпатировать!! Боже, какие же они бесчуственные и бескультурные быдланы! Осуждают они... что эти дикари вообще смыслят в передовом акционизме?!»

URL записи

Вернулся.

Приехал в 9 утра, за два часа до оргкомитетовского автобуса в пансионат.

Утро началось восхитительным клюквенным морсом в "Чайной ложке" — густым и сладким. Потом получасовая прогулка по Невскому — вполне бессмысленная, но славная, — пара станций метро — и автобус: Владимирский, Ермолаев, Логинов, Лукин, Кубатиев, Первушин и еще как-то сразу много знакомых лиц.

На соседних местах — Коля Караев с Расселом, Катя Бачило с мужем (окей, окей, Александр Бачило с супругой). Внезапно обсуждаем фантастическое кино, как ихнее, так и нашенское, в том числе писателей, продюсирующих фант-фильмы. Попутно (влияние контекста) изобретаем братьев Головачовски, Василия Васильевича и, соответственно, Василиду Васильевну.

— Я себя прям неполноценным чувствую, я из сериалов только "Доктора Кто" смотрю...
*пауза*
— Правильно чувствуешь.

— А имярек тоже писатель?
— Очень точно сказано. Он не писатель, а тоже писатель.
читать дальше
На регистрации, как обычно, уже работает Машка (Линхха). У нее для меня сборник стихов чебоксарского поэта Евгения Кремчукова (в подарок) и артбук российских художников (пролистать для работы). К слову, последний восхитителен, но посмотреть его внимательно и с выписками я так и не успел.

По прибытии вручаю Коле передачу от Катюши Пташ и новый номер МФ.

— Лин, ты, если хочешь поговорить... Вайфая тут все равно нет.
— Отлично, зато у меня есть коньяк.
— Я в принципе–то не пью.
— Да что ж такое, вай–фая нет, ты не пьешь!..
— Нет, ну я, в принципе, пью...
— Ну вот, половина проблем решена.

Пансионат «Северная Ривьера» полон бабушек и дедушек восхитительной постепенности, зато лифты рассчитаны явно на юных спортсменов: они вызываются не отовсюду, ездят не везде, имеют очень узкие входы и молниеносно закрывают двери, едва успевай заскочить. Ближе к вечеру имею наблюдать сцену «Иар Эльтеррус, разрывающий пасть грузовому лифту».

Еще позже Эльтеррус подходит ко мне — познакомиться — и сообщает, что моя старая повесть «Дорога, которая не кончается» — одна из трех вещей, которые его сформировали. Испытываю двойственные чувства, прямо как в анекдоте. Интересуюсь, какие две оставшиеся. Оказывается — «Черная книга Арды» и «Гадкие лебеди».

От пансионата общее ощущение больницы. Местная столовая это ощущение подкрепляет.

Обед проходит за легким троллингом Коли — троллим его попеременно мы с Линххой, причем мне она периодически сообщает, что троллить людей стыдно.

— Я за справедливость!
— Нет, ты просто хочешь завалить его в одиночку.

Среди тем — Миньола, русские сказки и шведские самоубийства. Не спрашивайте.

С Машкой приехала племянница, очаровательная белобрысая оторва блондинка едва полных восемнадцати лет. Солидные мужчины ее, в отличие от Машки, не интересовали, зато молодежь мужского пола (игротека и курьерский состав оргкомитета) обрели благосклонный предмет поклонения.

После обеда — показ «Посредника». Приехали актеры — Илья Шакунов (учитель), Алиса Золоткова (Алена), белобрысый школьник–акселерат, младший из безопасников... Все очень обаятельные. Алиса в жизни совсем маленькая и трогательно смущается, остальные держатся увереннее. В показе — первая серия: я её уже видел на «Росконе», но пересматриваю с удовольствием. В промежутке ловлю продюсера и вдохновителя сериала Юсупа Бахшиева — сообщаю, что хотел бы обсудить идеи материалов для МФ. После показа актеров вызывают на сцену, и пока из зала задорно интересуются, читали ли актеры исходник, Юсуп оттаскивает меня в сторону:

— Давай сейчас переговорим, а то тут пока сплошная беллетристика будет...

Обсуждаем будущие статьи.

— Экранизации Булычева тут, конечно, не в косяк, это так, для поддержания темы отечественного фанткино...
— Нет–нет, все правильно, у меня ведь есть в планах его "Нужна свободная планета".

Потом стоим на крыльце. Юрия Флейшмана зачем–то агрессивно снобит на режиссера «Посредника» Дениса Нейманда. Слушать это не очень приятно, и я даже пытаюсь вмешиваться.

Тем временем Юсуп с Сидоровичем, видимо, обсуждают будущий питерский «Еврокон». Вдруг подзывают меня.

— Лин, а у кого из западных классиков у нас самые высокие тиражи?

Подвисаю и формулирую, что, по–моему, громкость имени и тираж у переводных авторов сейчас не очень коррелируют, как и у наших. Тиражные отдельно, хорошие отдельно.

— А кто из классиков еще жив?

Сходу вспоминаем Приста, Муркока, Мартина, Буджолд. Сидорович говорит, что Мартина не позовешь — у него уже плотнейший график. Вспоминаю Геймана, и оказывается, что Гейман — это идея. Юсуп утверждает, что жив Уиндем. Изумляюсь — и рассказываю, что также изумился, когда узнал, что жив Феликс Кривин. К юбилею Кривина мы только что делали статью в МФ.

(Про Уиндема мне все-таки подозрительно и позже я интересуюсь у Казакова. Он стыдит меня за склероз и напоминает, что Уиндем умер еще в конце шестидесятых.)

Через Кривина вспоминаем Мелентьева. Сидорович говорит, что хотел переиздать его трилогию ("Тридцать третье марта", "Голубые люди Розовой Земли" и "Черный свет"), но не нашел концов у кого права. Вспоминаем, что в девяностые Мелентьев выходил в «Замке Чудес», а это «Армада». Юсуп воодушевляется:
— Давай выкупим права, ты его переиздашь, а я сниму сериал...
Сидорович, мрачно:
— «Армада» — это мои основные конкуренты...

Внезапно меня отлавливает Вадим Казаков и пристально интересуется, какого черта не получила развития идея переиздать посредством меня шеститомник «Неизвестных Стругацких». А то у «ПринТерры» права кончаются через полгода, а книги до сих пор мало кто видел, отчасти из-за цены, отчасти из-за не лучшей схемы распространения. Я интересуюсь, имеет ли эта идея смысл в свете грядущего академического тридцатитомника, и оказывается, что в тридцатитомник материалы «Неизвестных Стругацких» войдут едва на треть. Это меняет дело и мы договариваемся вернуться к теме. Позже рассказываю наши условия Светлане Бондаренко и мы завершаем разговор на том, что она обсудит все с соавтором и наследниками и сообщит мне решение.

От мысли, что возможно я буду издавать Стругацких, мне делается прозрачно и прохладно.

Логинов пересказывает мне свое эссе «Сослагательное наклонение» — исследование некоего историка по материалам восстания Разина, где историк живет в другой ветке вероятности, а наша реальность — лишь один из рассматриваемых им вариантов.

Перед ужином подсовываю Кубатиеву и Бачило старую книжку на автограф — новосибирский сборник «Снежный август», незадолго до того присланный мне Костей Ананичем, единственная, кажется, книга, в составе которой эти два автора пересеклись. Оба страшно воодушевляются от этого раритета, но по-разному. Бачило пишет автограф аж на четыре строки, а Алан минут на двадцать разражается воспоминаниями вслух.

После ужина меня срубает и я пропускаю презентацию поэтической книжки Романецкого — первый выпуск возрожденного «Альтернативного Пегаса». Успеваю застать лишь самый хвостик — минут десять выступления Лукина.

По поводу «Альтернативного Пегаса» мне есть что сказать, но фантасты поэзию не обсуждают, а если обсуждают, то лучше бы они этого не делали.

По ходу обнаруживаю, что смски из роуминга съедают весь счет в телефоне. Бегу класть сотку и обнаруживаю, что комиссия 10%. Нелицеприятно высказываюсь, но делать нечего.

В холле стоит урна для сбора бюллетеней.
— Но ведь эту книгу уже номинировали…
— А толку? Номинировали, номинировали, да не выноминировали.

Уже на закате выползаю на залив. Там невероятная красота, медленный, если смотреть с мола, прибой (а если с берега — быстрый), разноцветные блестки от солнца на воде, а Саша Мазин рассказывает мне о своей мечте сделать писательский семинар, о красотах Карелии и Финляндии, о способах программировании творческого настроя и о возможных харизматических лидерах фэндома.

Поздним вечером — кельтская пивная вечеринка.

Отплясывают Коля и Линхха, оба в черном. К ним присоединяется Ллео в чем–то клетчатом, обернутом поверх джинсов.

— Отлично смотрятся в комплекте...
— Да, но это моя шаль и она мне еще дорога!
— Да нет, я про этих... чернопопиков...

Тем временем в местном кафе обнаруживается вай-фай и вторая половина проблем тоже оказывается решена. Правда, пользоваться им я все равно не буду успевать.

А пока вылезаю в дайрики и читаю Ласькины посты, а в них много-много подтверждений моего существования, несколько тем на подумать и несколько вопросов, на которые я даже могу ответить, если они будут заданы напрямую.

После оказывается, что Коля отличный собутыльник собеседник, я запоминаю на черный день кое-что из того, что он говорил, но коньяк кончается, а вместе c ним и первый день «Интерпресскона».

Под окнами завелся бешеный соловей. А акустика здесь офигенная.

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра