Скулы дубила смесь никотина, слез и пота,
кони шли, спотыкаясь, тревожно ржали,
но там, где раньше была граница, вставали лагерные ворота,
и обрывки желтых флагов на колючке предупреждали:
в степи внутренней монголии кто-то занес любовь.
И кривился в седле господин санитарный врач,
устроитель ворот и противочумных рвов,
небесталанный, поговаривали, палач.
Выпускали, конечно, всех - но только вы-,
подозрительные места выжигали звездным огнем.
Ты, старик, когдатошний всадник без головы,
поселился в карантине среди таких же, хитр и нем.
Днем придумал паспорт и кричал через ров:
господин санитарный врач, это моя земля,
а ночами прятался в палатке: горлом шла любовь,
ты ведь знал, что болен, и что будут стрелять.
А когда не нашли, и полегче стало, запекся любовный гной,
а в воротах пробили дверь и стали пускать по одному,
ты повернулся к внутренней монголии спиной,
хотя было страшно: казалось, они поймут.
Ты уехал, они догнали. Чуть не началась резня.
Но зато теперь ты спокойно выносишь даже девичий плач.
Накренясь в седле, пишешь, расправив лист на боку коня.
И подписываешься, спросив число: "господин санитарный врач".
(с) yellow rat.